В маленьком озере приветливо блестели звезды. До ближайшего пункта на границе пришлось бы идти около часа, до города – еще дольше. Поэтому здесь можно было увидеть ночное небо во всей его красе. А так и не скажешь, что совсем рядом война. Если, конечно, не встретишь где-нибудь в лесу беглого заключенного без документов. Здесь по одну сторону чувствуешь сжимающиеся объятия преследователя, а по другую уже чувствуешь запах свободы. Он всегда приходит вместе с соленым запахом моря, шорохом визы и гудком парохода. Но все это только выглядит простым, на деле же представляет собой сложную борьбу души с разумом. Переступить через мораль, оттолкнуть другого человека, желая спасти только свою жизнь, - как часто в последнее время все это видел сидящий на берегу озера португалец.
Он был единственным зрителем колышущейся поверхности озера, на которой пустились в пляс хороводы звезд, словно греческие Грации. Летний зной отступил под тяжестью ночной прохлады и гуляющего здесь ветра. Это место оставалось таким же нетронутым, каким оно было век назад. А может и два, и три, но Диогу нашел его только тогда, когда шел вдоль их с братом границы. Здесь она терялась, не было того ощущения, когда переступаешь невидимую черту и уже чувствуешь себя в ином измерении. Кому принадлежало это озеро, а кому то дерево? Вроде бы много войн здесь было, а Гонсалвиш не помнил, как делили эту поляну, отодвигая границу то к западу, то к востоку.
Засунув руки в карманы галифе, Португалия каким-то добрым взглядом смотрел на холодную воду, не знавшую, что сейчас за мысли гуляют в голове у Диогу. Не о войне, хотя во многом она была виновата в меланхоличном взгляде португальца и в том, что он в эту ночь оказался здесь. Часы на башне соседнего города уже отбили полночь, в права вступило семнадцатое число июня месяца, шел второй год войны.
«Я давно не видел Гуйя», - задумался Португалия, переведя взгляд на лес. Макао стал частью этого конфликта, а его метрополия – нет. Почему же? Иногда до края Европы доходили письма с другого конца света, но Гуй не был бы самим собой, если бы жаловался на что-то. А Диогу слишком давно его знал, чтобы начать обвинять в этом.
Но среди близких Гонсалвиш в пучине войны оказался не только азиат, но и единственный сосед. Брат. Зачем надо было говорить, что он не поддерживает нейтралитет? От этого все стало только сложней.
- Не люблю такие сложности, - зло сказал Диогу, с досадой проведя рукой по волосам. Но тут же его обуяло спокойствие, шедшее от едва колышущейся глади озера. Это не море, которое либо вечно бурлит, будто злая женщина, либо бросается в пляс, будто молодая девица. Озеро наученной горьким опытом старухой взирает сквозь свои седины на звезды, которые вместе с ней тут были всегда.
Отряхнувшись, Португалия поднялся на ноги и побрел вдоль берега, надеясь хотя бы так потянуть время. Удивительно, что он, такой любитель опаздывать или вообще игнорировать встречи, и пришел так рано. Видимо, режим изменил его, хотя самому себе он в этом не признавался. Ему нравилось нынешнее время, несмотря на войну. Он никогда не чувствовал такого внутреннего спокойствия, и когда его стали разрывать противоречия, он сильно забеспокоился. Их нужно было срочно прекратить, а без брата, от которого сейчас многое зависело, этого сделать нельзя было. Если кто-то из иберийцев вступит в войну, второму придется поступить также, иначе рискует попасть под власть первого. А этот сценарий они обыгрывали слишком часто, чтобы повторять его и в этом столетии. «Только с кем воевать, а кого защищать?» - задумался Диогу, остановившись в нескольких шагах от воды. «Лучше уж совсем не делать выбор», - наклонив голову, он пнул камень в озеро. Тот пролетел совсем немного и скрылся на дне. Вода здесь была прозрачной, но ночью она казалась бездной, затягивающей в себя все, что было рядом.
Ветер с силой ударил португальца в лицо, от чего у него захватило дыхание, и он закрыл глаза. Летом здесь можно было жить только в ночные часы. Кажется, после каждого заката люди в этих местах словно перерождались, показывались в ином свете. Днем одни, а ночью другие.
Сквозь рондо шелестящей листвы он услышал пробивающуюся мелодию другого существа, которое нарушало сложившуюся гармонию своим соло. Закинув руки за голову, Гонсалвиш улыбнулся и повернулся на пятках лицо к лесу, откуда доносился этот звук и где вдали, наверное, было место, называемое пришедшим домом.
- А я тебя уже заждался, - наклонив голову набок, он посмотрел на вышедшего из тени деревьев человека. – Я не люблю ждать, но в этот раз я ждал.
