Нет ничего более невыносимого, чем агонизирующая надежда, сама вспарывающая себе отросшими когтями горло под давлением беспристрастной действительности, предоставленной в многочисленных зрительных свидетельствах, звукового сопровождения, толикой обязательных запахов – просто так, для усиления впечатления от наваливающейся беспросветной картины, для придания ей особенно внушительного размаха, некоторой эпичности с привкусом конъюктурных заказов; о да, и с таким приходилось иметь дело когда-то давно Брагинскому, подхватившего где-то лихорадку, сухо и лаконично окрещённую историками «Большим террором». Спасение – в работе; иногда он верил в это, и тогда начинались полные событий времена, иногда не верил – но события всё равно происходили, просто он немножко ленился и не принимал в них непосредственного участия. А в этом веке события налипали друг на друга, надвигались, скатывались и перемешивались, похожие на фантасмагорический снежный ком, который только и ждёт подходящего момента, чтобы сорваться в пропасть.
«Их забирают», - смотря на конвой и конвоируемых, констатировал про себя Иван. Неуклюжая надежда, что, может быть, обойдётся разговорами по телефонам, по выделенным и засекреченным линиям, и без того инвалидная, скончалась вместе с товаркой – надеждой, что начальство Чехии оставят в Праге. Как же, оставят, что они, дураки там, что ли, дудки всё это, товарищи, дудки, заберут и начнут обрабатывать, они это дело любят и умеют, пусть даже на словах страшноватые, но восхитительные в категоричности чёрно-белой жизни, о которой с таким трудом будут стараться судить объективно, потому слишком много там красного, красного до одури, до потери разума. «Ну, сейчас другие времена, так что точно останутся целыми и невредимыми. И даже вернуться смогут, наверное. Обязательно. Нужно будет переговорить? Нет, меня же не ставили в известность. Но, скорее всего, обойдётся». – Верилось, как всегда, с диким скрипом и натяжкой, однако отдавало относительной разумностью, потому отмахиваться Россия не стал от подобных мыслей. Хорошо ещё, никто не создал машинку для чтения мысли, вот тогда бы все начали так зажигательно отплясывать… ведь в мыслях все привычны быть свободными.
- Лучше не будет, - весомо, несколько отведя руки назад – как будто пытаясь возвести ещё парочку преград своим же служащим госбезопасности, да и чешским тоже, - проговорил Брагинский. Если уж Адальберта по каким-то причинам спряталась за него, косвенного виновника происходящего, то её нужно защитить. Пропадёт ведь Ворличек ни за что. – Потрудитесь предъявить распоряжения насчёт задержания товарища Ворличек. – Ну не говорить же им, что протянули руки свои загребущие на Чехию, равноправную часть Чехословакии. К тому же, они вполне и сами могут быть поставлены в известность.
Похоже, подобное требование их озадачило, раз они невольно замедлили шаг. Не все, разумеется – «задержанных» явно требовалось отправить немедленно туда, где с ними провели бы «разъяснительную» беседу насчёт «генеральной линии партии». Времена новые, фокусы старые, разве что припудренные и причёсанные.
- А поскольку распоряжений, как я полагаю, нет, то она останется здесь. – Рисковал, конечно, Иван напропалую. Его ведь тоже вполне спокойно могли забрать с собой в Москву – разве что имелись различия между подконвойными и вроде как найденной страной, которого уж точно следовало вернуть в столицу, потому что нечего отправляться в мирные времена куда-то прочь, даже и в дружественную страну. Тем более когда в этой стране проводится операция с применением войсковых соединений. – Идём отсюда, - обернулся он к Чехии. «Делать тут точно нечего теперь-то».
